Художник, картунист, график и иллюстратор. Член арт-группы «Инаки», неофициального художественного объединения, существовавшего в Ленинграде в 1970-е и 1980-е годы. С 1975 по 1985 год был секретарем Ленинградского Клуба Карикатуристов. Публиковался в прессе Германии, США, Израиля, Эстонии.
О рисовании и работе инженером
Рисовать я начал с детства и все время рисовал. Когда я закончил школу, меня повели к академику Михаилу Копейкину, чтобы он сказал, стоит или не стоит заниматься. Я принес свои работы, он посмотрел и сказал: «Значит так. У тебя уже сложился стиль, а мы тебе будем «ломать» руку. Тебе это надо?» Ломать руку — в том плане, что я рисую не так, как преподают в Академии Художеств. Ему понравились работы, но он сказал, что мне не стоит идти по этому пути. Я в свои 16 лет понимал прекрасно, что за то, что я рисую, мне никто не будет платить, а чтобы от меня требовали, чтобы я что-то рисовал, — мне этого не хочется.
Поэтому в 1974 году я окончил ЛЭТИ и проработал инженером до 1989 года. Такой кентавр — работаю инженером и художником. Когда главному инженеру предприятия, на котором я работал, сказали, что я печатаюсь и рисую, он не поверил, сказал, что это однофамилец.
При этом я участвовал в международных конкурсах, получал международные премии, печатался в разных газетах, в том числе в «Смене». Первая моя публикация была в 1973 году в журнале «Аврора». Мы сидели на лекции с Леонидом Песком, и он без моего ведома взял мои картинки, которые я рисовал на лекциях, и отнес в «Аврору».
Об авангарде и группе «Инаки»
Я не был карикатуристом изначально, я был художником-авангардистом. В 1972 году я познакомился с Сергеем Ковальским, и мы сделали выставку у него дома. Я писал работы маслом в духе немецкого экспрессионизма. Мы делали выставки с Сергеем Ковальским и Борисом Митавским, потом к нам присоединился Саша Лоцман. Мы сделали квартирную выставку под названием «Инаки» в 1973 году. Это была первая квартирная выставка в Санкт-Петербурге, вошедшая в историю. У Сережи Ковальского это было. В 1974 году я получил первую премию в Югославии и ушел из авангардистов в карикатуристы.
Карикатура без слов
Сartoon — это карикатура без слов. То, чем мы занимались, называлось и проблемной графикой, и странной графикой, потому что это смыкалось с авангардным искусством — это разговор со зрителем на праязыке, не словами, а символами. И если он это читает и понимает, то значит, художник добился своего, передал свою мысль и свое мышление.
Карикатура, которую делали «Боевой карандаш» или «Крокодил», — пропагандистские работы, основанные все-таки на фразах и поговорках. Для иностранцев это закрытая тема, они не знают ни пословиц, ни фраз этих, поэтому они не понимали эти карикатуры. А то, что делали мы, было понятно всем.
О журнале «Крокодил»
В Москве «Крокодил» было другое искусство, другое понимание карикатуры, она не была пропагандой. Златковский, Смирнов и Тюнин получали международные премии на выставках, причем с каким-то фантастическим трудом их работы оказывались на этих выставках — через диппочту или просто почту — это было очень сложно. А крокодильцы не получали премии, и их это очень обижало.
Я помню, как мы со Светозаровым пришли в «Боевой карандаш». В 1983 году в первый раз мы решили оформить официально посылкой работы в ГАП. Мы заполнили кучу анкет, описания и так далее, и передали это все «Боевому карандашу». Они свои работы отослали, а наши — закинули за шкаф. Когда мы узнали об этом и пришли забирать, у нас произошла стычка с Борисовым — это такой идеолог «Боевого карандаша» — который кричал: «Кто вам разрешил представлять нашу страну на иностранных конкурсах?»
О подготовке самиздатской книги карикатур
В 1980 году я захотел сделать книжку карикатур с наглой надписью «Избранное», она толстая. Тогда ходила такая легенда, что, если ты выпускаешь книгу тиражом не больше десяти экземпляров, тебе за это ничего не будет.
Печатал я ее на «РЭМе», был такой аппарат, было очень сложно к нему подобраться. Печаталось все разворотами, а между ними — пустые страницы, то есть «РЭМ» печатал только с одной стороны. Поэтому когда книжку собрали — а она по темам — получилась удивительная штука: как ее ни открой, там пустые страницы. В 1989 году я ездил в Ереван — и когда улетал оттуда в Сочи с женой, нас ночью проверяли. Я возил свою книгу в Ереван, чтобы показать карикатуристам армянским. Ее проверяющие как ни откроют, она пустая.
Аппарат «РЭМ» был предназначен для копирования чертежей, там качество печати было не очень хорошее, но практически все издания сделаны на нем. Ксерокс у нас появился где-то в районе 1989 года. Сшивание и обложку делал человек-переплетчик. Я работал на почтовом ящике, и в переплетном цехе, где переплетали отчеты и тому подобные, попросишь — и он тебе переплетет.
После того как я издал эту книжку, я каждый год делал самиздатские книжки, но уже не такие большие и толстые. Другие карикатуристы тоже начали делать самиздатские книги. Константин Бронзит, известный мультипликатор, сделал, если я не ошибаюсь, две книжки самиздатские. Женя Осипов сделал, по-моему, три или четыре книжки. Москин, Воронцов сделали. Так что у меня есть коллекция самиздатских сборников карикатур. Это было очень интересно. Газеты нас печатали, а издательства не хотели делать наши книжки, альбомы и так далее. И тогда мы сами начали делать и дарить их друг другу.
О выставках и способах обойти цензуру
1978 год. Мы с Клубом Карикатуристов делаем выставку в Институте железнодорожного транспорта, там 180 работ. Светозаров был уверен, что ее не сдать. Приходит Дементьева, — она работала в управлении культуры города, — смотрит картинки и говорит, мол, все хорошо, но почему они не подписаны? Нет, говорит, надо чтобы под картинкой было написано, что имел в виду художник. В советское время, если карикатура печаталась в газете, под ней писали, о чем она, объясняли ее. Я понимаю, что 180 раз объяснять — это невозможно. Я говорю: «У меня 180 работ на выставке, я их должен все подписать «Без слов»?» После этого она прошла всю выставку молча, не останавливаясь ни у одной работы, и выставка состоялась.
Была история, когда в 1978 году мы сделали выставку во Дворце молодежи. Я отвечал за нее, и тут меня зовут и подводят к моей картинке. Мужчина говорит, что он из райкома партии, а эта картинка ужасная, нехорошая, ее надо снять и тому подобное. На картинке нарисован колобок, сидящий на табуреточке, которого допрашивает милиционер. Я на него смотрю и говорю: «Я не понял. Вы «Колобка» давно читали? Колобок от всех ушел, а от нашей милиции не ушел. Вы считаете, что должен был уйти?» Он моментально исчез.
На Всесоюзной выставке 1980 года было 424 работы, и только одну я не отстоял. Огромная комиссия, человек десять, вместе с представителями «Боевого карандаша», представителями «Союза Художников», пришли и стали рассматривать все работы на предмет того, можно ли их показывать. Одна из работ была литовского карикатуриста: кошка, за которой бежит толпа и образует форму крысы огромной. Мартов меня спрашивает: «Это у нас?» Я смотрю, а там на горизонте нарисована пальма, говорю: «Нет, это не у нас, пальмы у нас не растут». И вдруг у Ветрогонского, академика, начинается истерика. Он говорит: «Нет, это у нас, у нас себя так ведут на худсоветах, не пропуская работы художников». Что-то личное у него неожиданно сработало.
В 1984 году на нашей выставке был Бидструп. Он остановился в гостинице при Дворце молодежи, и его повели к нам на выставку. Ему очень понравилось. Причем нам никто не сказал, что он будет. Для нас Бидструп был известным карикатуристом, а нам не сказали даже, что он будет на выставке.
О первой персональной выставке на Пушкинской-10
Первая моя персональная выставка состоялась на Пушкинской-10 в 1989 году. Дом еще был на капремонте, но на 3 этаже был выставочный зал, арт-студия Уткиной. Причем самое смешное, что этой выставке сделал шикарную рекламу Невзоров. В то время я работал в «Смене» и достаточно много картинок рисовал про «600 секунд» и про Невзорова, и они были не очень комплиментарными. Он все время хотел со мной встретиться, когда бывал в редакции, а я-то не каждый день там находился, у нас все не получалось с ним встретиться. Он узнал, что у меня выставка. Он поехал, снял ее, и дальше в передаче была такая фраза: «У Богорада открылась персональная выставка в трехкомнатной квартире. Обычным ленинградцам негде жить». После этого — тогда «600 секунд» смотрели все — была очередь на выставку, которая начиналась с улицы. Невзоров, сам не подозревая, сделал мне шикарную рекламу.