Философ, публицист, издатель, специалист по логике и методологии науки.
В период Перестройки Григорий Львович активно занимался организацией и администрированием объединений и начинаний «новой» культуры, культуры, созданной на тот момент уже бывшим неофициальным сообществом самиздата.
О поступлении на философский факультет
Окончив техникум, я думал, куда пойти дальше — было лето, мы с семьей снимали дачу в Сосново. Я ехал туда в электричке, пустой абсолютно, подошел к окну, выглянул, задумался: нужно ли куда-то поступать, не поступать? Смотрел-смотрел в окно — и понял, что я философ, что надо идти на философский факультет.
Это был 1968 год. На вступительном экзамене мне достался вопрос про историческое значение XX съезда. Я начал с Ленинградского дела и дальше в эту же сторону. Сидит товарищ экзаменатор, у него так наливается затылок, наливается — и в какой-то момент он закричал: «Вы что, хотите сказать, что историческое значение XX съезда заключается только в том, что партия осудила культ личности Сталина, — и все?» Я уже в процессе криков понял, что там же еще были утверждены директивы, очередного пятилетнего плана — с этого и надо было начинать! Что-то я сказал по этому поводу, мне поставили четверку в конечном счете.
О знакомстве с неофициальной культурой и самиздатом
В принципе с параллельной, независимой культурой я впервые столкнулся воочию на философском факультете, где на год старше меня училась Таня Горичева, и до ее отъезда мы иногда пересекались. Про ее журнал «Мария» я только слышал, но у меня есть несколько экземпляров «Бесед». Кстати, за год до моего поступления на философский факультет разогнали Христианское общество с Костей Ивановым — я отголоски этого слышал.
Еще я знал некоторых участников Группы Спасения, которая боролась против сноса гостиницы «Англетер» — но сам я участия в ней не принимал.
О творческой лаборатории «Поэтическая функция»
К тому времени уже стали создаваться полуофициальные структуры перспективные, например, был создан Фонд культуры. Наш, питерский, Фонд культуры делал Рубин Сергеевич Милонов, номенклатурный человек. Фонд культуры в Питере в два раза превышал штатное расписание — был больше, чем в Москве, где было центральное отделение. Сидели тогда они в Думской башне — и там работал Саша Кобак, который был еще в «Поэтической функции».
«Поэтическая функция» [в которую также входили Борис Иванов, Виктор Кривулин, Борис Останин, Аркадий Драгомощенко, Александр Горнон и др.] собиралась на чтения, общество было не закрытое, открытое. В 1988-1989 гг мы при поддержке Фонда Культуры провели две конференции очень славные, где я познакомился с А. Парщиковым, О. Свибловой, Д. Приговым, Л. Рубинштейном, М. Эпштейном. Первая была в Доме ученых на Дворцовой набережной, а вторая — в Доме Композиторов.
На вторую конференцию приезжал Вячеслав Всеволодович Иванов, с которым мы поспорили. У меня был доклад «Три источника и три составные части сталинизма», а он мне говорит: «Слушайте, а зачем вы рационализируете то, что не нужно рационализировать. Это же был просто бандитизм. Зачем это рационализировать?» Я сказал, что, если мы это не рационализируем, мы с этим столкнемся ещё не один раз.
Об издательской деятельности и ежегоднике «Логос»
Меня в конце 80-х годов очень интересовала издательская деятельность. У меня была издательская программа, с которой я ходил и в Комитет по культуре, и в Комитет средствам массовой информации и печати. К сожалению, воплотить в жизнь тогда удалось всего ничего. На базе СПбГУ мы издали три выпуска журнала «Логос» — ленинградские чтения по философии и культуре. Там впервые после отъезда удалось опубликовать Борю Гройса и Мишу Эпштейна — как раз в первом выпуске.
В тексте Миши Эпштейна, который любит такое персонифицированное философствование, было повествование о философе Иване Соловьеве, сгинувшем в лагерях. Рецензию на этот сборник делал Эльмар Владимирович Соколов, уважаемый человек в Институте культуры. Он написал, мол, как жаль, что пропал такой славный мыслитель, — попался на мистификацию, да.
О философских клубах и педагогических инициативах
Мы как-то встретились с Анатолием Константиновым, Директором Ленинградского Дома учёных в Лесном, и он предложил что-то сделать на базе его помещений. Я говорю, давай сделаем философский клуб. Делали его, в общем-то, три человека: название придумал Константинов (СИЗИФ — это «Союз искусства, знания и философии», название абсолютно точное), а непосредственносоздавали клуб Константин Семенович Пигров и Сережа Степанов.
«Поэтическая функция», которая искала площадку, пришла туда — Аркаша Драгомощенко, Саша Горнон, Боря Останин. Лин Хиджинян, когда она приезжала, выступала у нас. Появлялись вполне разные люди, кто-то приходил и уходил, кто-то — оставался. Потом в какой-то момент, года через четыре, когда уже Перестройка, какие-то юридические лица можно было создавать, мы решили трансформироваться, перейти в другой статус, и создали гуманитарно-творческую ассоциацию «Живая культура», Culture Alive. Учредителями ее были Абрам Юсфин, Аркаша Драгомощенко и я.
Когда СИЗИФ трансформировался в гуманитарно-творческую ассоциацию «Живая культура», Сергей Степанов создал Философскую академию, в которой мы читали лекции, это был потрясающий опыт. Я даже целый курс там сделал по философии личности. Года три Философская академия просуществовала, и преподавание там даже оплачивалось — это было в 90-е годы. Люди приходили и слушали философов, платили им за это, я не мог себе такого представить.
Про неофициальную культуру и ее авторов
Мне кажется, что параллельная художественная культура в Питере, фикшн, дала несколько ярких имен — это Саша Горнон и полифоносемантика; Паша Крусанов с его «Укусом ангела» и Витя Кривулин, очень добротный, а самое главное, очень культурный автор, такой степени начитанности, такой степени литературности.
Я считаю, что я застал такое время трансформации, когда параллельная культура стала выходить из подполья. Но неофициальная культура не покинула нас, просто что-то ушло в ткань культурной жизни, вплелось в нее. В отношениях, идеях, судьбах все равно все это осталось.