Наташа Васильева-Халл

Фотограф Ленинградского Рок-клуба с 1981 года (членский билет №13), первый редактор подпольного самиздатовского журнала «РОКСИ».

Наташа Васильева-Халл родилась 24 марта 1954 года в Ленинграде. Училась на библиотечном факультете Ленинградского института культуры. С 1973 года фотографировала рок-музыкантов и «тусовку», зарабатывая на жизнь тем, что продавала свои фотографии на подпольных рок-концертах. В 1977 году вместе с Борисом Гребенщиковым придумала концепцию и стала первым редактором самиздатского журнала «Рокси».

Фотограф Ленинградского Рок-клуба с 1981 года (членский билет № 13). Издатель и автор книг о российской рок-музыке (в 2022 году вышла её книга о Викторе Цое и группе «КИНО»). Живет и работает в Великобритании, регулярно приезжает в Россию, где проводит презентации и выставки.

О магнитофонных записях рок-музыки

Я уже не застала записи «на костях», я застала «магнитофон», на магнитофоне. Привозили эти кассеты, сначала круглые, пленки были круглые, здоровые. У меня были друзья, папы которых привозили из-за границы музыку. Ну, мамы что – никто были мамы: кастрюля, борщ, штаны стирать… мамы. Даже если она работала где-нибудь в библиотеке или где-то еще… Папы!

У близкой моей подруги папа был директор оркестра в филармонии. Он с этим оркестром ездил по всей стране, за границу, потому что государственный оркестр. У другого моего друга папаня был главный композитор БДТ, Семен Розенцвейг. Они тоже выезжали. И они привозили все эти кассеты. Они там в начале кассеты на пленку записывали какой-нибудь урок итальянского языка, и в конце кассеты тоже записывали урок итальянского языка, а в середине был «Иисус Христос — суперзвезда», например. Или у меня была такая кассета здоровая, я даже помню, как она выглядела: на одной стороне была записана «Эбби-Роуд», а на другой — «Сержант Перец».  Я много лет потом не знала, какая из них какая. Там названий-то не было. Только через много лет я узнала, что на самом деле — «Abbey Road», а что — «Sergeant Pepper».

А Led Zeppelin как мы слушали, мама родная, это вообще!.. Это вот, что крышу-то снесло. Вот что позволило сознанию выйти на совершенно другие уровни, вообще в принципе. Потому что это работа воображения. Ты слышишь музыку, ты слышишь звук. Это неизбежно. Вот смотри: звук. Ты слышишь звук. Это колебания воздуха, которые вызывают унисонные вибрации у тебя в слуховом нерве, в соответствии с ними, плюс-минус, бежит электронный импульс, электроны скачут у тебя в голову, в мозг. Да, в слуховую зону. Там транслируются в звук, и ты слышишь звук. Это все переход энергии из одного вида в другой. Вот ты слышишь этот звук, ты слышишь этот голос. Ты никогда даже не видел лица, тебе не с чем ассоциировать, у тебя в голове начинает строиться собственный какой-то образ, на основе этих звуков. Представляешь, тебе услышать песню «Immigrant song», ну вот так просто, без визуального ряда, подкрепить нечем. Это космос, это выход на такие уровни, где ты уже соединен с совершенно другими, внешними энергетическими полями.

О самиздате и об идее журнала «Рокси»

Когда я работала на электроаппарате, конец 1970-х — начало 1980-х, я совершенно точно уже знала про самиздат. На электроаппарате я работала в фотолаборатории, техником, это большой завод, фотографировали приборы. Там я секретно печатала тысячами. Там мы с моим товарищем Димой Конрадом напечатали «Лолиту», фотоспособом. За это тогда давали восемь лет.

А журнал «Рокси», настоящий самиздат, я стала делать в 1977-ом. Три выпуска. Отчетливо помню, когда эта идея зародилась. Мы сидели у меня на кухне. Я жила на Васильевском острове, на Железноводской. Еще до той коммуналки, где потом я много фотографировала Цоя и всех подряд: и Майк Науменко, и Боб Гребенщиков, и Егор Летов, кого только не было. У меня такая известная теперь коммуналка — она располагалась на углу Набережной Лейтенанта Шмидта и 13-й линии, дом 2/19. Недалеко от Крузенштерна, прямо напротив него.

Так вот, мы сидели на Железноводской. Я жила в двухкомнатной квартире со своей старенькой бабушкой: она в одной комнате, в другой я с мужем и дочкой. И у меня каждый день собирались гости, десять-пятнадцать человек.  И Гребенщиков, одно лето, было такое лето, 76-й год, наверное. Они все лето у меня торчали: Сева Гаккель, Дюша… Кто-то где-то там недалеко от Железноводской работал. Такое лето было шикарное, все время грозы были. Они ко мне приходили часто. Ну, мы выпивали там, курили, Боб играл на гитарке. Фотографии есть у меня.

Ну и вот мы сидели, выпивали, закусывали, ну, закусывали не особенно, и придумали, потому что я была вообще озабочена этой идеей. Журнал! Потому что я-то ходила на сейшн давно, и все это фотографировала, и хотелось людям показать! Но сначала я показывала слайды. У меня был экран, у меня был проектор, я вообще начала фотографировать российскую рок-музыку на слайды. У моей бабушки было много знакомых, она работала заведующей хирургическим отделением в глазной больнице, она глаза лечила, тогда еще скальпелем резала, катаракту и прочее; слепых делала зрячими. И какой-то дядька привозил из Германии слайдовую пленку «Орва» (ORWOCOLOR — прим. ред.). Ни у кого не было, а у меня была. Вот, и слайды я показывала. Ну, как бы самим персонажам. Вот мы сели, винишко тут, то-сё, вот слайды. Даже Боб однажды стихотворение сочинил:

Кажи мне слайд, хозяйка дома,
и монополию достань.

Монополия, знаете, игра. У меня была самопальная. Ребята сделали из настоящих картинок — у них родители были крутые: у одного дирижёр, они возили в совок жвачку, сигареты, и у меня все это было настоящее. Мыло фирменное. Ну вот, и мы придумали – журнал делать, печатать это все так, чтоб люди видели. Я не могу всех позвать на свою кухню. Народу чем дальше, тем больше, причем это росло экспоненциально. Интерес и популярность к этой музыке росла просто взрывоподобно.

О названии журнала

«Рокси» – это Ильченко придумал, потому что была группа «Roxy music», Фрэнк Заппа там как-то, и Ильченко фанател. Он даже однажды, представляете себе, поставил альбом Фрэнка Заппы, я не помню, винил или кассетный альбом, поставил стул посреди комнаты, посадил меня и сказал: «Слушай, это гениальная музыка». Я немножко послушала, и с тех пор ненавижу Фрэнка Заппу, не слушаю никогда. Ну, мне не близко, я не люблю такую музыку, я люблю Доминию. А вот это все, знаешь, дудочки, это не мое… Так что название придумал Ильченко. Он у нас жил к тому времени, там очень все это было сложно и долго.

О редакторской работе

Мне хотелось, интуитивно, чтобы быстрее, чтобы было, чтобы знали, чтобы узнали — о рок-музыке. Я поехала к маме, взяла машинку, у нее было две машинки: одна старенькая, другая крутая. Ну, маме нужно было, она была филологом, университетским преподавателем, работы писала, диссертации, книги, у нее было пять или шесть учебников по испанскому языку на тему Сервантеса, старый испанский язык. И она мне дала старенькую машинку. Я притащила к себе, сидела, печатала, дергала всех, этих вот, кто писал. Что такое работа редактора – это всех заставить написать. Это работа редактора, потому что каждый журналист занимается своими делами, а редактор всех дергает и заставляет. Вот я этим и занималась.

Включился Юра Ильченко, он тогда, не помню, был уже моим мужем или нет. Он был гитаристом в группе «Мифы», потом его переманил Макаревич, и он был гитаристом группы «Машина времени». Он написал фантастический рассказ, о том, как он идет по Невскому, отовсюду слышан рок-н-ролл, и вот магазин, в котором торгуют джинсами, а вот здесь продают кока-колу, тут же вот на углу жвачку. В общем – рок-н-ролл. Это такой фантастический рассказ. И подписался: Жирар Физдипилло. Это Юра Ильченко, он потом был моим мужем, но ненадолго.

Потом Майк что-то написал, потом еще был какой-то чувак, я забыла его фамилию, который тоже какую-то теоретическую бодягу написал, «о врубе» это назвал, потому что тогда уже делились люди: кто врубался, а кто не врубался.

Первые три номера делала я. Потом мне стало некогда. Дочке исполнилось три года. Как часто выходили журналы, я не знаю. Первые три номера вышли до 1979 года, но это не значит, что номер выходил раз в год — когда складывался выпуск, тогда и печатался. Я делала пять экземпляров — это копирка, больше никак. Через копирку больше чем пять никак было. Их раздавала ключевым фигурам. Ну, Саше Старцеву, Гребенщикову, наверное, я не помню. Забирали сразу. А сколько примерно страниц было машинописных? Да я не знаю. 

Первый фотограф Рок-клуба

Я была членом рок-клуба с членским билетом №13, конечно, господи, я ходила на все концерты. Я и кроме Рок-клуба ходила, потому что концерты были и до Рок-клуба. Я фотографирую российскую рок-музыку с 1973-го года, а Рок-клуб открылся только в 81-ом, у меня уже почти десять лет опыта было за спиной. У меня уже были и «Россияне», и «Мифы», и Гребенщиков, и «Машина времени». До Рок-клуба. А в Рок-клубе, конечно, начали появляться новые группы — «Алиса», «Кино» и другие.

Я была первая, которая придумала продавать эти фотографии за деньги. И Рок-клуб на Рубенштейна, 13 был первым местом в России, в Советском Союзе, где это стало физически возможно. На концертах Рок-клуба я вешала стенды со своими фотографиями, в фойе мне давали стол, я брала столик и там продавала. Одна фотография — 3 рубля, две фотографии — 5 рублей. Там внутри не было ментов, в фойе, меня не вязали, у меня была договоренность с группой, договоренность с администрацией, разумеется.

Самиздат

Тема самиздата – она не прерывалась и продолжает быть актуальной и сейчас. Например, мне, как фотографу, много лет было негде публиковать в России, даже уже в послесоветской России, свои фотографии. Просто негде. Был такой уже официальный российский журнал, «Rock-Fuzz», если вы слышали, там редактором был Александр Долгов. Он работал в Кронштадте, был то ли капитаном флота, то ли что-то такое, в любом случае, он когда в первый раз ко мне обратился за фотографией, то издавал журнал подпольно в типографии Кронштадта – это военно-морская база, гнездо официальной идеологии, и он там по ночам печатал газету под названием «Fuzz». Газету из двух страниц, черно-белую. И он ко мне обратился за фотографией Гребенщикова, и он был первый в Советском Союзе, который заплатил мне деньги за эту фотографию в газете.

В остальном, как и во времена Рок-клуба, я сама фотографирую, сама издаю, сама распространяю фотографии, теперь еще вынуждена следить за соблюдением авторских прав. Видимо, по старой советской традиции подпольной безымянной печати никто не хочет отмечать авторство и платить деньги за использование интеллектуальной собственности.